Придорожная трава - Страница 89

Этого оказалось достаточно – теперь дети спали спокойно. Может и к лучшему, что Надежда Васильевна уехала и перестала их пугать? Ника теперь нисколько не сомневалась в том, что их ночные страхи объясняются именно провокационными рассказами суеверной старушки.

В этот вечер она сидела с девочками особенно долго. Может быть, ее смутное беспокойство передалось детям, дети ведь очень чувствительны к эмоциям родителей, а может, они и сами ощущали тревогу, поэтому не могли уснуть. Ей пришлось рассказать им на ночь сказку, хотя она не сомневалась, что ее близняшки давно вышли из этого возраста. В историях у нее недостатка не было, она просто пересказала им сюжет одной их книг фэнтези, о принцессах и рыцарях, которые когда-то переводила. Они уснули примерно на середине.

И снова, уже в который раз, по дороге в спальню ей почудился чей-то взгляд из сумеречной гостиной. Темнело теперь не больше чем на час, в городе, наверное, перестали зажигать на ночь фонари – начинались белые ночи. Но если раньше Ника ждала их приближения, как освобождения от кошмаров, то теперь убедилась: в сумерках таится несравнимо больше страхов и опасностей, чем в непроглядной темноте. Потому что смутные образы ее снов стали видимыми отчетливо во всем своем безобразии.

Нет, она не позволит кошмарам влиять на ее поведение, когда она не спит. Ей хватило истории с котом и газовым баллончиком, больше она не намерена превращаться в посмешище. Как бы ни был осязаем взгляд в спину, Ника, стараясь сохранить спокойствие, зашла в спальню, не закрывая двери, сняла макияж, разделась, осмотрев свое тело, к которому по-прежнему не хотел приставать загар, хотя она проводила на солнце не менее двух часов в день. Открытая дверь ее раздражала, ей постоянно казалось, что за ней кто-то подглядывает, она терпеть не могла готовиться ко сну, не закрывшись. И, хотя она гордилась собственным телом, и не делала ничего, что могло бы бросить на нее и малейшей тени, все равно, ей было неприятно. Но чего не сделаешь ради детей!

Ника расчесала волосы, любуясь своим отражением. Интересно, написал бы плотник стихотворение для нее, если бы увидел ее обнаженной, с распущенными волнистыми золотыми волосами, как у русалки? Он же всем пишет, почему бы ему не написать что-нибудь и для нее? Ника сегодня, как никогда, казалась себе похожей на русалку – зеленые глаза ее светились, волосы лежали мягко и послушно, обволакивая точеные плечи, а не торчали во все стороны, как обычно. Кожа, так и не принявшая загара, перестала отливать синевой и приобрела молочно-белый оттенок, оставаясь при этом прозрачной и нежной.

Впрочем, это полная ерунда. Она слишком хороша для того, чтобы плотник даже смотрел в ее сторону. Игривое настроение немедленно сменилось мрачной решимостью, когда пришло время гасить свет и отправляться в постель.

Ника щелкнула выключателем и оглядела темную комнату. Дверь балкона ярким пятном выделялась на фоне бревенчатой стены, в ней, на фоне светло-серого неба, четко обозначились верхушки елей, подступающих к самому забору. Ей показалось, что они сделаны из стали и готовы в любую минуту нагнуться и острыми копьями повернуть в ее сторону.

Она села на постель, откинув одеяло, и прислушалась. Если бы не открытая дверь, ей бы не пришлось этого делать. Огромный дом был полон звуков, гулко разносившихся в тишине. Днем их никто не замечает, а ночью, казалось, дом просыпается и живет собственной жизнью, свободный от своих хозяев. Сухие щелчки высыхающих бревен, скрип паркета, гулкая капля воды, шорохи, постукивания, придыхания… И среди этих непонятных и пугающих звуков Ника вдруг отчетливо услышала шаги, клацнувшие по полу где-то в гостиной. Так ходят собаки, щелкая когтями по паркету. Неужели она плохо заперла дверь, и кто-то из азиатов пробрался в дом?

Ника замерла – шаги доносились откуда-то с лестницы, и тот, кто их производил, явно поднимался наверх, не спеша и не таясь. Да это совершенно точно идет собака! Ника представила себе ленивого Азата, всегда еле-еле ползающего по ступенькам – очень похоже.

Шаги свернули в коридор, миновав детскую, явно направляясь в ее сторону. Неожиданно нагота смутила ее, собственное тело показалось ей беззащитным, уязвимым. Рука непроизвольно потянулась к халату, висящему на спинке кровати. И, судя по походке, Азат направлялся в ее комнату вовсе не потому, что соскучился. Ника вспомнила, как апрельской ночью возле избушки собаки повернули обнаженные клыки в ее сторону, и ей стало страшно. Может, и азиатов здесь мучают ночные кошмары, они сходят с ума и становятся кровожадными? Ведь ее предупреждали, что это непредсказуемые собаки, подверженные приступам внезапной необъяснимой ярости, особенно в переходном возрасте.

Только ярости в приближающихся шагах не чувствовалось. Скорей, инстинкт осторожного охотника, молча приближающегося к добыче. Добычей собственной собаки Ника становиться не желала. Но и повторять эксперимент с газовым баллончиком не собиралась.

– Азат? – робко позвала она.

Шаги, клацающие по паркету, нисколько не изменились, как будто тот, кто шел по коридору, не услышал ее. Или проигнорировал ее зов. Ника накинула халат на плечи, но пальцы отказывались слушаться, и единственная пуговица не желала застегиваться.

– Азат! – крикнула она громче и смелей – шаги подступили к самой двери.

Ее собственная собака – равнодушный хищник, ищущий жертву в темном доме? Ника представила, как Азат появляется в комнате, осматривается по сторонам горящими зелеными глазами и видит ее сидящей на постели. Она инстинктивно подтянула ноги на кровать.