Придорожная трава - Страница 33

Безымень опустил лицо к ее животу, и Илья почувствовал на губах тонкий лен сарафана-савана, а под ним – холод голубоватой кожи. И стоило его губам дотронуться до Мары, как по ее телу прошла судорога. Порыв ветра качнул ее рукава, и музыка шевельнулась еле слышно. Безымень подложил ладонь ей под спину, поднял ее лицо к себе и впился в него губами, одновременно как будто оборачивая ее тело вокруг себя. Она оживала в такт дрожащей музыке, оплетала его тело своим, прижималась к нему все сильней. И вибрация ее тела передавалась земле, и дрожь его рук сливалась с ее трепетом, и Илья чувствовал, что тоже дрожит, как в ознобе. Больше он ничего не видел – причудливые движения двух тел, сливающихся в странном танце, будто соединились с ним. Если бы его спросили, он бы сказал, что вошел с ними в резонанс. Как одна струна заставляет петь другую, до этого неподвижную. И чувствовал он при этом ветер, силу собственных рук, ликование и ревность одновременно.

Он очнулся оттого, что кто-то похлопал его по плечу тяжелой рукой. Безымень и Мара удалились с места всеобщего обозрения, на поляне снова стало шумно и весело.

– Эй, это любовь мертвого к мертвому. Не стоит примеривать это на себя, – сказал ему Леший.

– Оно не мертвое, – Илья огляделся по сторонам и неожиданно обнаружил «птичку» у себя на коленях, – оно просто не живущее.

– Люби лучше меня, я живущая, – «птичка» потерлась щекой о его плечо.

Илья хмыкнул, прижал ее к себе, допил все, что оставалось в его экзотическом бокале, и отбросил его в сторону, чтобы освободить вторую руку. И нисколько не пожалел об этом – ласкать красавицу обеими руками было куда как более удобно и волнующе.

– Не живущее… – задумчиво произнес Леший, – хорошо сказал. Я вот тоже хочу рассказать тебе историю. Все, кто тут сидит, конечно, ее знают, но и им не вредно будет послушать.

Голоса на поляне стихли, и Леший поднялся во весь свой огромный рост, сжимая в руке лилию, как будто собирался сказать тост. Он хрипло прокашлялся, прочищая горло и начал говорить неторопливо, громко и с большим чувством:

– Мы, жители нижнего мира, или, как ты назвал нас «не живущие», когда-то были беспечны и беспечальны. Некогда, очень давно, жили мы бок о бок с людьми, и боги спускались к нам тогда, когда хотели. Правда, Гармония и Справедливость правили миром. А потом пришел ледник, самый последний, самый холодный и высокий. Он запер нас под землей на сотню тысяч лет, и мы провели их как в могиле. Мы никогда не станем столь же светлыми и веселыми, как когда-то. Там, под землей, нас коснулся холод ледника, выстудил наши души, повязал нас со смертью и мраком. Ледник прогнал богов наверх, а людей вышвырнул с этой земли на восток.

Они вернулись, едва растаял лед – изувеченные голодом и морозом, сломанные бесконечными странствиями, одичавшие и забывшие свое место в этом мире. Но они вернулись. И вместо теплых густых рощ, чистых озер и высоких мягких трав люди нашли здесь мертвые непроходимые топи. И тщетно они звали богов, стоя в ледяной воде под ледяным ветром – боги не слышали их. Напрасно они уговаривали вернуться не живущих – мы не могли выйти им навстречу.

Маленький выпуклый островок, пядь твердой земли, один на много дней пути, разыскали люди и назвали его местом силы. Силы, которая не позволила леднику раздавить его и втоптать в болото. Они сложили на нем каменный очаг – не так-то просто было его разжечь, сырость животворна для теплых краев и губительна для холодных. Сила земли, сила огня и сила людей толкнула это место к жизни. Прошло много лет, прежде чем мы, не живущие, смогли выбраться на землю.

Да, мы стали другими – могильным холодом веет от нас до сих пор. Но люди простили нас и приняли такими, какие мы есть – они были одиноки, так же, как и мы. Рука об руку, смертные и не живущие, мы хранили очаг, сила которого собирала болотную воду в ручьи и реки, обнажая твердую землю, крепила ее соснами, засеивала лесами и заселяла зверьем.

И когда пришло время позвать богов, недалеко от очага, в солнечном лесу люди воздвигли Каменный лик. И боги услышали их зов.

Леший замолчал и оглядел поляну, как будто искал поддержки у слушателей, а потом с вызовом продолжил:

– Я выпью за людей! За тех, кто освободил нас. За тех, кто вдохнул жизнь в Каменный лик.

По поляне прошел ропот, похоже, не все были согласны пить за людей.

– Люди изменились с тех пор! – выкрикнул кто-то, и Илье показалось, что это Безымень. Но он мог и ошибиться.

– Да, люди изменились, – кивнул Леший, – но разве не человек сидит сейчас рядом с нами? Разве не человека Долина выбрала своим стражем? Скажи им, хозяин, стоят ли люди того, чтобы я пил за них?

Илья смешался – он не ожидал, что его о чем-нибудь спросят.

– Хм… человек – это звучит гордо, – пробормотал он себе под нос, – я не знаю. Люди разные – хорошие и плохие. Но и вы, я так понял, тоже существа неоднозначные. Я бы выпил за то, чтобы мы снова стали добрыми соседями…

Леший рассмеялся хриплым, кашляющим смехом и хлопнул Илью по плечу:

– Ну что ж, пусть будет так. За доброе соседство.

На этот раз поляна поддержала его – похоже, всем надоело слушать пространные речи, им хотелось чего-нибудь повеселей. И, наверное, Илья был с ними согласен.

Когда же «птички» щебечущей стайкой побежали танцевать, он выпустил свою с сожалением – без нее ему стало пусто и холодно. Их танец был полон жизни, как будто они нарочно хотели подчеркнуть контраст между собой и Марой. И музыка шла не из-под земли, а лилась из леса перезвоном колокольчиков, капающей росой и шорохом сосновой хвои. Их кожа в лунном свете светилась розовым, их движения переполняла энергия, бьющая через край, а округлые контуры тел манили и влекли к себе, как магнитом.