Придорожная трава - Страница 32

– И люди, поселившиеся здесь, это булыжники на дороге? – Илья оторвал лицо от мягкого плечика красавицы и повернул его к Лешему.

– Ты передергиваешь, – заметил кот, – никто этого не говорил. Ты сам только что сказал, что ты – придорожная трава, разве нет?

– А люди, поселившиеся здесь, просто не понимают и не чувствуют Долины, – от себя добавил Багник, – они не хотят признавать, что Долина – живая. Это только кажется, будто она молча терпит издевательства тех, кто сюда пришел.

– А на самом деле?

– А на самом деле, она рано или поздно нанесет удар. Смертельный удар. Пока она только предупреждает, но и ее терпению придет конец. И, возможно, все мы станем орудием в руках Каменного лика.

– Да не просто «возможно», а наверняка! – поправил кот, – и я, лично, буду этим орудием с большим удовольствием.

– Каждый из нас будет им с удовольствием, – прошипела сверху русалка со змеиным хвостом, и Илья нисколько не усомнился в серьезности ее намерений. Холод и страх повисли над их кружком, и ему стало не по себе. Но «птичка» щекотнула его шею губами, и его тревога рассеялась.

– Вы настолько ненавидите людей? – спросил Илья.

– Вовсе нет, – «птичка» погладила его грудь ладонью, – я так очень даже люблю.

– Ну, я бы не назвал это ненавистью, – вздохнул Леший, – змея, на которую наступили сапогом, не испытывает ненависти к тому, кого жалит. Просто она так создана природой.

– А что делать мне? – спросил Илья, – Как, по-вашему, должен поступить я? Я ценю ваше доверие ко мне, и мне очень хорошо с вами. Но люди, какими бы они ни были, тоже что-то значат для меня.

– А ничего тебе не надо делать, – сообщил кот, – сапогом на змею уже наступили.

– Нет, не скажи, Баюн, – Багник прищурился, – он правильно спрашивает. Я бы посоветовал людям немедленно покинуть это место. Ведь мы не кровожадны. Просто жить здесь никто не должен, это место не для жизни. Это место поклонения Каменному лику.

– Что-то я не заметил, чтобы вы ему поклонялись, – усмехнулся Илья.

– А каменный лик – не икона, – расхохотался Леший, – ему нравится смотреть на веселые лица, видеть нашу радость. Ты вот слагал для него песню, «птички» станцуют ему, а я, старый и неуклюжий, просто посижу рядом. Кстати, посмотри, твоя Мара нашла себе возлюбленного, несомненно, они сейчас покажут нам что-нибудь интересное.

Поляна снова затихла, все повернули головы в сторону Мары и ее нового спутника. И оказался им, к удивлению Ильи, совершенно обычный человек. Ростом примерно с Илью, в синих джинсах и серой, застиранной футболке, крепкий, но не сильно плечистый. Человек шел рядом с Марой такой же легкой походкой, как и у нее, чуть приподняв плечи, как будто слегка озяб. Что-то неуловимо знакомое было в нем, и Илья мучительно пытался понять, где мог его увидеть.

– Ну, шутники, – кашлянул Багник, глянув в сторону Мары.

– А ты скажи: «Чур сего места», – Леший тоже рассмеялся и толкнул Илью в бок.

Илья, ничего не понимая, смотрел то на одного, то на другого, и вдруг до него дошло, где он этого человека мог видеть, причем каждый день – в зеркале.

– Надо же, и с походкой попал! – веселился кот.

Илье почему-то стало не по себе, как будто встреча с двойником предвещала что-то недоброе.

– Это Безымень, – пояснила ему «птичка», – у него своего облика нет, поэтому он превращается в кого хочет. Вообще-то, нехорошая примета Безыменя в своем обличье встретить. Но надо просто зачураться, и тогда ничего не случится. И в глаза ему нельзя смотреть.

– А зачураться это как?

– Ну, скажи «Чур сего места», или «Чур меня».

Илья усмехнулся. Нечто подобное в последний раз он говорил в Сережкином возрасте.

– А ты не смейся, – «птичка» хлопнула его ладошкой по спине, – быстро говори!

– Ну, чур меня… – пробормотал Илья. И тут же легкий порыв ветра шевельнул ему волосы. Как будто чья-то рука легла на плечо, и сразу стало легко и спокойно.

– Э, Чура можно и с большим уважением поминать, – скептически заметил кот.

Илья, после того, как почувствовал прикосновение невидимой руки, и сам понял, что его небрежность была несколько… бестактной.

Тем временем Мара с его двойником вышли на середину поляны, в круг, обозначенный камнями, и остановились, взявшись за руки. И хотя воздух вокруг был тих и неподвижен, Илья увидел, что на эту странную пару дует ветер. Ветер развевал ее белоснежный сарафан, и откидывал назад волосы у них обоих, обнажая бледные лица. Легкое дрожание покатилась от них по поляне, становясь все ощутимей, пока не перешло в ритмичную, рокочущую вибрацию. И Илья телом ощутил музыку – она была не слышной, а осязаемой. Музыка эта, казалась не менее сверхъестественной, чем синий румянец щек Мары – тело напряглось, участилось дыхание, где-то в районе солнечного сплетения появился твердый ком, а кулаки непроизвольно сжались.

Мара раскинула руки в стороны, и белые рукава захлопали на ветру, как два флага, в такт осязаемой музыке. Безымень присел рядом с ней на одно колено, и Илья потряс головой – ему показалось, что сам он стоит рядом с Марой и хочет поднять ее на руки. И его двойник осторожно поднял ее невесомое тело, держа за колени, и выпрямился во весь рост. Картина получилась жуткая – как будто на кладбищенский крест надели белый саван. А между тем Безымень прижался лицом к ее прямым ногам, и медленно повернулся на месте, как будто давая всем рассмотреть свою спутницу. Сходство с крестом, одетым в саван, от этого только усилилось. Илье даже послышался скрип подгнившего дерева на ветру.

И вдруг Мара упала. Упала, как подбитая птица, навзничь, ломая крылья. Илья ахнул и качнулся вперед, подставляя руки. Но поймал ее Безымень, а она бессильно свесила руки-крылья назад и запрокинула голову, так что ее тонкая длинная шея изогнулась, как у мертвой птицы, острый подбородок поднялся вверх, а волнистые волосы, перебираемые ветром, коснулись земли. Безымень начал медленно поднимать руки вверх, и Мара изгибалась все сильнее, пока ее белые ступни не коснулись волос. Только никакой акробатики в этом не было – было бессильное, мертвое, гуттаперчевое тело. Ветер стих, все вокруг замерло, и музыка застыла.