За прошедшие два дня она успела вспомнить все, что знала о пребывании за решеткой, и страх время от времени сжимал ей грудь. Она слишком хороша, чтобы там оказаться, она слишком утонченная для того, чтобы очутиться в обществе уголовниц и прочего отребья. Но бросить из-за этого задуманное? Нет. Чересчур многое поставлено на карту. Будущее и… прошлое. Месть – не самый правильный мотив, на который стоит опираться в принятии решений, но Ника не могла справиться с непременным желанием отомстить. Два месяца кошмаров – кто-то должен за это ответить, расплатиться сполна. Никто никогда не смел безнаказанно издеваться над ней.
А может, ей просто не хочется чувствовать себя проигравшей? Вся ее жизнь – цепочка больших и малых побед, Ника просто не привыкла быть неудачницей.
Она должна снести избушку. Это вернет ей все – утраченное самолюбие, спокойную жизнь, достаток. И ради этого она пойдет на что угодно. Почему же тогда ей до сих пор хочется отказаться от этой идеи? Почему никак не успокоиться и не уснуть, преисполнившись твердой решимости?
Неужели ей жалко плотника? Но что, собственно, он теряет? Ему только кажется, будто без своей избушки он не сможет жить, это его иллюзия, его идея-фикс, и ради этой идеи рисковать благополучием детей Ника не станет. И если он попробует встать у нее на пути, это ее не остановит.
Нет, в ее сердце нет места жалости. Она стиснет зубы, она зажмурит глаза, но она не откажется от своего решения только потому, что плотник имел неосторожность спасти ей жизнь. Из-за этого перечеркнуть собственное будущее было бы несерьезно.
Проснувшись, Илья выглянул в окно – впервые за последние три недели стояла пасмурная погода, накрапывал мелкий дождь. Серое небо висело низко, и в избушке было темно.
– Уныло как, – сказал Мишка, натягивая штаны, – а сегодня, между прочим, самый длинный день в году. Так всегда и бывает, самый длинный день – самый плохой.
Сережка сладко сопел и просыпаться не собирался. Под дождь всегда спится лучше, особенно утром.
– Ерунда, – ответил Илья, – может, рассосется.
– Не, не похоже, – Мишка глянул в окно, – все затянуто, нигде просвета не видно. Да и дождь мелкий, такой надолго зарядит. Не пойду работать. Мокро.
– А и не ходи, – согласился Илья, поднимаясь, – я тоже не пойду.
С того времени, как Вероника уехала и увезла детей, приближение Купальской ночи перестало его пугать, но он и не подозревал, что с таким нетерпением будет ждать ее, и на тебе – плохая погода. В прошлый раз, когда Мара позвала его в лес, днем погода тоже была отвратительной, а ночь полнолуния выдалась ясной и теплой. Может быть, и сегодня к ночи прояснится?
Настроение все равно было прекрасным, никакой дождь его Илье испортить не смог.
Чего он от этой ночи ждал? Ведь не только же Мару и цветок папоротника. Просто его не покидало ощущение волшебного праздника, ему непременно хотелось снова оказаться на лесной поляне, снова заглянуть в глаза Каменному лику, пить легкий хмельной напиток из лилии вместо стакана, сидеть в окружении странных существ, которые считают его не просто добрым знакомым – другом. Впрочем, и цветок папоротника он тоже хотел увидеть. Да и мысли о Маре кружили голову, как школьнику перед первым свиданием.
Илья вышел в столовую, что-то фальшиво напевая себе под нос, включил свет и открыл холодильник в поисках съестного.
– Что-то ты сегодня больно весел, – Мишка толкнул его кулаком в бок, оттесняя в сторону, – не иначе радуешься, что мы тут одни остались.
– А почему нет? – Илья подвинул Мишку обратно, и покрепче взялся за дверцу, – я первый подошел, колбаса моя.
– Да ладно, не жадничай, тут на четыре бутерброда хватит. И сыр остался.
– Ты еще не умывался, – хохотнул Илья.
– Ты тоже, – ответил Мишка.
Они честно поделили колбасу и сыр, перед тем как начать толкаться у умывальника. Илья посмотрелся в зеркальце и решил, что побреется вечером, чтобы к ночи выглядеть прилично.
Сережка проснулся, когда они уже позавтракали. Мишка завалился обратно на кровать в обнимку с книгой, а Илья разложил на столе свои спички. Он недели две как собирался клеить модель бани, которую они начали рубить.
– Погода-то какая паршивая, – проворчал Сережка, выползая в столовую, – вообще вставать не хочется.
– А жарища тебе не надоела? – спросил Илья.
– Не-а, – ответил Сережка, – лучше уж жарища, чем дождь.
– Да ладно, посидим денек дома, кино посмотрим.
– Если денек – я согласен. Так ведь это, небось, на неделю.
Сережка сделал вид, что умылся, и перед тем как сесть завтракать, прошерстил полку с дисками.
– Чего-то у тебя старье одно осталось. Все нормальные фильмы я уже посмотрел.
– Смотри старье, – посоветовал Илья, – вот «Белое солнце пустыни», например, очень классный фильм.
Из спальни высунул голову Мишка:
– Давай «Белое солнце», я тоже его хочу. Я его, Серый, раз двадцать смотрел, и еще раз посмотрю.
– А про что? – поинтересовался ребенок.
– Что-то вроде вестерна, – хмыкнул Илья.
– Про ковбоев? – обрадовался было Сережка.
– Ну, почти, – рассмеялся Илья.
Сережка посмотрел на него скептически, но диск запустил, правда, без энтузиазма. Мишка выбрался в столовую, и уселся на лавку, поставив перед собой пакет с конфетами – с тех пор, как он подшился, шоколадные конфеты стали единственным его утешением.
– Эх, до чего же хорошо! – крякнул Илья, потягиваясь.
– Ага, – согласился Мишка, – а кто в магазин пойдет?
– Ты, конечно, – засмеялся Илья.
На экране Верещагин знакомился с Петрухой, когда на улице послышался шум мотора, а потом крики и возня. Илья вылез из-за стола, обойдя Мишку с Сережкой, и выглянул в окно: на повороте в Долину остановился огромный трейлер, вокруг которого суетилось четверо работяг, пытаясь спустить с него на землю здоровенный бульдозер.