Придорожная трава - Страница 5

Люська неловко приподнялась и с неожиданной силой толкнула бревно в сторону, да так, что оно откатилось на несколько шагов.

– Зверечек мой серенький, мамочка возьмет тебя на ручки… – Люська подняла раздавленное тельце и прижала к груди, – пойдем, пойдем отсюда.

Она медленно поднялась на ноги, скользнув равнодушным взглядом по Никиному лицу, как будто и не увидела ее. Ни одной слезинки не было в Люськиных глазах, отчего Ника испугалась еще сильней. Надежда Васильевна попятилась, уступая Люське дорогу. Люська начала спускаться по ступенькам, и на середине оступилась, неловко съехала вниз на коленях, разбивая ноги и в клочья разрывая коготки, но так и не выпустила мертвого кота из рук, чтобы облегчить свое падение. И только оказавшись на земле, согнулась и разрыдалась, горько и отчаянно.

Надежда Васильевна вышла из ступора первой, спустилась к ней и обняла за плечи:

– Ну что ж ты так убиваешься, моя девочка… Ну разве можно так убиваться?

– Мой Фродичка, – всхлипнула Люська и зашлась рыданием, не в силах выговорить ни слова.

Надежда Васильевна повернулась к Нике:

– Водички надо, или валерьяночки лучше.

Ника кивнула и провела рукой по лицу. Действительно, почему же она стоит? Она хотела зайти в дом, и шагнула за порог, но увидела кровь на полу и красные капли на стенах и попятилась. Нет, в машине есть аптечка, лучше спуститься туда. Она обошла Люську, еще сжимающую в объятьях окровавленное тельце, и снова почувствовала, как тошнота подступает к горлу. Но оказавшись в машине, ей не хватило сил сразу взять аптечку и вернуться. Ника села на заднее сидение, закрыла дверь, чтобы не слышать Люськиных причитаний и дурацких утешений Надежды Васильевны, и откинулась назад, запрокинув голову. Алексей тоже хорош – сбежал и не видел этого кошмара. Мужчины удивительно чувствительные существа, а мнят себя сильным полом.

Она посидела несколько минут, стараясь прийти в себя и приготовится к продолжению событий, которые не обещали ничего хорошего. Но, когда вылезла из машины со стаканчиком корвалола, разведенного минералкой, похоже, самое страшное осталось позади. Надежда Васильевна уговорила Люську положить мертвого кота в корзинку.

– Вот, не бойся, – бормотала старушка, поглаживая Люську по голове, – клади. Ему тут будет хорошо.

– Он не хотел, – рыдала Люська, – он не хотел выходить, я сама его вытащила! Я никогда так с ним не поступала!

– Ну, не надо себя винить, никто же не знал.

– Он знал, он не хотел. Он чувствовал. А как он на меня смотрел!

– Клади, вот так, осторожненько. Пусть в корзиночке полежит.

Ника протянула домработнице пластиковый стаканчик, та кивнула, подхватила его и попыталась напоить Люську. Ника накапала убойную дозу, не меньше чем половину флакона, но сильно сомневалась, что это поможет.

Из-за дома вышел Алексей – вид у него был потрепанный и растерянный.

– Надо ее в город отвезти, – посоветовала Надежда Васильевна, – и врача вызвать. Котик-то ей как ребеночек был. Она и убивается по нему, как по дитятку родному.

Ника кивнула. Неизвестно, что лучше – остаться здесь, или ехать с несчастной Люськой в город. Она теперь не перешагнет через порог до тех пор, пока ей не объяснят, почему такое произошло. И уж этим-то точно пусть занимается Алексей. Вот он, его подрядчик, который не берет много денег! Сколько можно повторять, что скупой платит дважды?

Утешительница из нее, конечно, никакая, но Люську она искренне жалела: Фродо и вправду был ей единственным родным существом.

Сапог глубоко уходит в густую вонючую болотную грязь, и чтобы сделать шаг, надо дернуть его наверх с отвратительным чавкающим звуком. Жалкая сосенка обломится у основания, если на нее опереться. Потому что заживо гниет.

Небо тяжелым серым брюхом ложится на землю, ровную как стол, но ничего родить эта земля не может, кроме белесого, напоенного водой мха. Капля падает за воротник – это мелкая морось облепила сосновые иглы, как тля, и грузным комком срывается вниз. Мокрая челка липнет ко лбу, как чья-то остывшая ладонь.

Тухлый запах болота плывет между редкими жидкими деревцами, клубится мутными колтунами, поднимается, вскидывая вверх невидимые руки со скрюченными пальцами, а потом сжимает ими горло.

Высокий терем покосившейся грудой осел в грязь, его светлые некогда бревна покрыты черной прелью с бледно-зелеными разводами грибка. Если провести ногтем по склизкой стене, на ней останется глубокая борозда, но светлого дерева видно так и не будет. Только вязкая гниль.

И до самого горизонта – лишь выцветший мох, тощие трухлявые стволы и почерневшие останки домов, которые по пояс вязнут в умирающей земле.

Зима присыплет это уродство снегом, словно припудрит шрамы от ожогов на лице, стянет землю засохшей коркой льда, схватится лапой за серое брюхо неба, выжимая его досуха. И на короткое время гниение остановится, чтобы передохнуть.

Илья проснулся оттого, что под подушкой вибрировал мобильник, надсадно вгрызаясь в больную голову. Голова трещала и вот-вот должна была расколоться. Тошнота подкатывала к горлу, и от всякого движения внутри колыхалось нечто, и грозило-таки расплескаться. Очень хотелось пить.

Какой отвратительный сон! Такое может присниться только с похмелья. Илья приоткрыл один глаз, по которому немедленно полоснул свет, царапнув мозги. Солнечное утро. Розовые обои с голубыми цветочками… Белый потолок… Чистое крахмальное белье… Интересно, где он заночевал? Конца вчерашнего вечера он не помнил совершенно. Какие-то незнакомые лица, смеющиеся пьяные девки, бильярд. Да, точно был бильярд. И машина, заднее сидение, и желтые фонари, плывущие навстречу.