Придорожная трава - Страница 106

106

Солнце село, но стволы на верхушках сосен еще светились оранжевым. Кажущаяся тишина обернулась множеством ночных звуков – скрипов, вздохов, щелчков. Илья откинулся на ствол сосны, под которой сидел, и запрокинул голову. От сладкой тоски щемило сердце – что может быть лучше ночного леса в июне? Вокруг кружились комары, и Илья вдруг подумал, что за два года жизни здесь его не укусил ни один комар. И в избушке они никогда не появлялись.

Солнце уходило все дальше, вот и сосны попрощались с ним и превратились в четкие темные силуэты на фоне светлого неба. Небо так и останется светлым и прозрачным, пройдет всего несколько часов, и первые лучи снова окрасят их в янтарный цвет.

Определенно, в белых ночах таится какое-то волшебство, в их неуловимой быстротечности прячутся загадки, вроде цветущего папоротника. Илья вспомнил обещание Мары и усмехнулся. В то, что папоротник, размножающийся спорами, может вдруг зацвести, он не очень-то верил. Но, вглядываясь в сумеречную прохладу ночного леса, неожиданно понял, что и это возможно. Раз в году, на летнее солнцестояние, когда день идет рука об руку с ночью, распускается красный цветок, и освещает лес робким, мерцающим светом. Всего на несколько секунд.

Ему вдруг невыносимо захотелось увидеть это. Не сорвать цветок, не завладеть им и его колдовской силой, а просто посмотреть. Наверное, для того, чтобы окончательно поверить в сказочное предание, убедиться в том, что это не самообман и не иллюзия. И жить дальше с мыслью: «Я видел цветок папоротника». Илье показалось, что жизнь его после этого станет какой-то другой. Не лучше, не хуже – просто не такой, как сейчас. Тот, кто видел цветок папоротника, не сможет жить так, как жил до этого.

Что ж, осталось дождаться Купальской ночи.

Илья просидел в лесу пару часов, и вернулся в избушку, когда все давно спали. Удивительно, но назад он шел, не чувствуя ни боли, ни усталости. Как будто лес отдал ему толику своей живительной силы, и этой толики хватило, чтобы успокоить ноющие раны. Не то, чтобы он окончательно поправился, нет, просто стало намного легче. Во всяком случае, забор, через который надо перелезть, чтобы искупаться, его больше не пугал.

Он взял полотенце и отправился на реку – волшебство белой ночи не хотело его отпускать.

Над водой поднимался еле заметный, легкий пар, неслышный ветерок шевелил его потихоньку, светлое небо отражалось в гладкой воде, и казалось, что перед ним течет не вода, а молоко, целая река теплого молока.

Илья разделся и вошел в молочно-теплую воду. Не хотелось тревожить ее покой, поэтому он поплыл медленным и плавным брасом, изредка опуская лицо вниз, чтобы почувствовать ее прикосновение горячим лбом.

Колыбель. Так спокойно можно чувствовать себя только в колыбели. Илья перевернулся на спину и раскинул руки. Небо покачивалось над ним, не голубое и не черное, без луны и звезд – Космос глянул ему в лицо своим бесконечным, непроницаемым ликом. Центр вселенной, точка отсчета – и безбрежное пространство, уходящее во все стороны, вверх и вниз. Вода и небо.

Илья потерял счет времени, и пришел в себя, когда почувствовал непреодолимое желание вернуться домой. Домой, к печке, к дощатому столу, к синей тетради.

Я стою на краешке пространства
Где земля берет свое начало
Где луна, деревья и могилы
В крепком кулаке одном зажаты.
Здесь в едином выдохе вселенной
Смотрят камни, чувствуют деревья
Слышат травы, и воды дыханье
Согревает мыслящие звезды.
Здесь в неверном и манящем свете,
За чертою видимого мира
Обнажились мертвенные тени,
И в молчанье тянут руки к небу.
Здесь сплелось живое с не живущим,
Не живущее проникло в неживое,
И дрожит, и думает, и бьется
Как одно, как целое, как данность.
Осторожно! Разве ты не видишь?
Чуть качни – и все сорвется в пропасть,
Чуть толкни – рассыплется со звоном,
Погребая жизнь в своих обломках.

Илья оторвал глаза от бегущих строк в синей тетради, и осмотрелся. На столе, на расстоянии вытянутой руки от него, сидел маленький сморщенный человечек с взъерошенными черными волосами. Человечек был одет в полотняный мешок с прорезями для головы и рук, подпоясанный бечевкой. Его босые скрещенные ноги свешивались со столешницы и слегка покачивались, как будто он веселился. Милая мордашка улыбалась озорной улыбкой. Размером он едва ли мог сравняться с годовалым ребенком, только худоба и темная морщинистая кожа говорили о том, что перед Ильей старичок.

– Ты Печник? – улыбнулся Илья.

Человечек кивнул:

– Здорово, хозяин.

Голос у него был тихий и воркующий.

– Привет, – снова улыбнулся Илья, – наконец-то и я тебя увидел.

– Да, для того, чтобы встретиться со мной, совершенно необязательно напиваться до белой горячки, – усмехнулся Печник, – я прошу прощения, но я подглядывал тебе через плечо.

– Через левое? – хмыкнул Илья.

– Нет. Впрочем, все равно. Мне нравится то, что ты там пишешь.

– Спасибо, – смутился Илья.

– Я подумал, сегодня как раз самое подходящее настроение, чтобы поговорить с тобой. Хочешь, я расскажу тебе о том, как появилась избушка?

– Хочу, – не задумываясь, ответил Илья.

– Ты помнишь легенду, которую Леший рассказывал на поляне у Каменного лика?

– Конечно, помню.

– Я расскажу ее продолжение. О плотнике по имени Людота. Это был красивый и сильный человек, он пришел из Новгорода, в котором в те далекие времена уже установилась власть греческих жрецов, поклоняющихся темному богу из далекой пустыни. Он был слишком горд для того, чтобы славить богов украдкой, по ночам, поэтому отправился искать лучшей доли на север. Он и несколько его товарищей поселились недалеко от Долины, там, где река изгибается к западу. Рыба в реке водилась в изобилии, зверя в лесах хватало на всех, а «чудной народ», живущий на реке, с радостью признал новгородцев добрыми соседями. Новгородцы передали им умение добывать железо, а в ответ местные жители показали пристальцам Долину и Каменный лик. Только в сердцах новгородцев не было той спокойной уверенности, с какой «чудной народ» поклонялся Каменному лику. Может быть, Людота дул на воду, обжегшись на молоке. Но, увидев очаг, который топили под открытым небом, он поклялся, что до конца жизни останется стражем этого места и укроет очаг от чужих недобрых глаз. Он срубил избушку один и сложил над очагом печь. С тех пор у избушки сменилось много хозяев, и все они, как и ты, как и Людота, однажды увидев это место, не могли его покинуть.

106